РАДОСТЬ ОТКРЫТИЯ

О ПРОЗЕ БОРИСА ХАЗАНОВА

Читатель, открывая новую книжку журнала, каждый раз надеется на чудо. Редактор журнала, вскрывая по утрам пакеты с редакционной почтой, каждый раз ожидает того же.

Чудеса случаются редко, но все же случаются. Потом они входят во все хрестоматии. Восторги Белинского и Некрасова над рукописью "Бедных людей" Достоевского, торжествующая радость Твардовского при знакомстве с "Одним днем Ивана Денисовича" Солженицына возбуждают надежду на то, что однажды и с нами случится нечто подобное: на наших глазах и при нашем участии рукопись станет книгой, без которой дальше уже не обойтись.

Появление прозы Бориса Хазанова нам кажется одним из таких чудес. Начиная с Ивана Тургенева, европейцы время от времени добавляют то одно, то другое русское имя в свой культурный обиход. Уникальный российский опыт вложен в европейскую прозу, созданную московским евреем Борисом Хазановым.

Только в России возможна такая широта — от кладбищенского реализме воркутинских лагерей ("Глухой неведомой тайгою", "Взгляни в глаза мои суровые") до прибалтийской белесой готики Копенгагена. Только еврей может с такой маниакальной настойчивостью "искать закатившуюся под кровать Родину" (выражение Б.Хазанова). Ему первому удалось отворить Томасу Манну дверь в русскую литературу.

Еще вчера мы не знали Бориса Хазанова — сегодня трудно понять, как мы без него обходились. Мы горды своей удачей — представить такого автора стране и миру. Литература — самая агрессивная из профессий. Нет для нее большей радости, чем шагнуть с корабля на страницы неведомого доселе острова и вбить древко флага в его неподатливую, плодородную землю.

Виктор Перельман

“Я знаю, что без меня бог не может прожить и мгновения; и если я превращусь в ничто, то и ему придется по необходимости испустить дух.

Ангел Силезий (Иоганн Шефлер) "Херувимский странник", 1657 г.

Благодарение прозорливому господу — жить со спокойной совестью больше невозможн. И вера не примирится с рассудком. Мир должен быть таким, как хочет Дон-Кихот, и постоялые дворы должны стать замками, и Дон-Кихот будет биться с целым светом и, по видимости, будет побит; а все-таки он останется победителем, хотя ему и придется выставить себя на посмешище.Он победит, смеясь над самим собой...

Итак, какова же эта новая миссия Дон-Кихота в нынешнем мире? Его удел — кричать, кричать в пустыне. Но пустыня внимает ему, хоть люди его и не слышат; и однажды пустыня заговорит, как лес: одинокий голос, подобный павшему семени, взрастет исполинским дубом, и тысячи языков его воспоют вечную славу господу жизни и смерти.

Мигель де Унамуно. "О трагическом ощущении жизни", 1913 г.

В том-то и дело, что вы примирились с несправедливостью нашей участи настолько, что согласились усугубить ее собственной неправедностью, я же, напротив, полагал, что долг человека — отстаивать справедливость перед лицом извечной неправды мира, твердить свое наперекор всесветному злу. Оттого, что вас опьянило отчаяние, оттого, что в этом опьянении вы нашли смысл жизни, вы осмелились замахнуться на творения человека, вам мало, что он от века обездолен — вы решили добить его. А я отказываюсь мириться с отчаянием; я отметаю прочь этот распятый мир и хочу, чтобы в схватке с судьбой люди держались все вместе... Я и теперь думаю, что в этом мире нет высшего смысла. Но я знаю; кое-что в нем имеет смысл. Это "кое-что" — человек. Ведь он единственное существо, которое требует от мира, чтобы мир наполнился смыслом. И в его правде заключается все оправдание мира. Альб. Камю”

Письма к немецкому другу. Письмо 4-е. Июль 1944 года.